Есть в Крымских горах удивительное место – гигантское ущелье, как бритвой прорезанное в теле Земли. В самом узком месте двухсотметровые стены сходятся так близко, что человек может коснуться их разведёнными руками. По дну ущелья несется бурный поток, прыгая с высоких ступеней водопадами, крутя, как в миксере, гальку в эворзионных котлах, грохоча и плюясь пеной в теснинах… Место это называется Большой каньон Крыма. Туристы и экскурсанты, путешествуя по Крыму, стремятся обязательно побывать там. Только здесь могут они насладиться первозданной красотой природы, получить гигантский заряд бодрости, с визгом бросившись в ледяные, и при самой сильной жаре, воды так называемой “Ванны молодости”.
Но так было не всегда. Первое научное описание Большого каньона Крыма было сделано в 1924 году. А до той поры местные жители стороной обходили таинственное ущелье. То, что туристы сегодня называют “Ванной молодости”, местные жители зовут Кара-Голь (“Чёрное Озеро”). География, зоология, да и просто жизнь учат нас, что там, где есть корень “кара”, добра не жди. Вспомните, Кара-Кумы – Чёрные пески, кара-курт – паук “Чёрная вдова”, съедающая своего мужа в первую же брачную ночь, кара-вай – чёрный хлеб, кара-ндаш – чем женщины на погибель мужскому племени разукрашивают свои очи. И, наконец, когда в семье белого мужчины и белой женщины рождается чёрный ребёнок, его называют кара-пуз! А женщине – хоть кара-ул кричи!
По словам старейшин, таинственное проклятие лежит на каньоне. Оно влечёт и отталкивает как страшная сказка или развратная одалистка. А, возможно, наоборот: как развратная сказка или страшная одалистка. Много противоречивого можно услышать о Большом каньоне Крыма, трудно порой понять, где вымысел, а где – правда…
Не поймите меня правильно, а дело было так:
Началась история с того, что бедный житель Багдада случайно запустил руку в воровской “общак”, чем разгневал местную братву. Звали этого бедолагу Али-Баба. Обворованный Али-Бабой атаман разбойников, прибыл к нему в дом на разборку. Для маскировки нарядился атаман в одежды купца, а соратников рассадил в большие кувшины под видом товара. В тех кувшинах и сидела братва в ожидании сигнала одноглазого предводителя. Там-то их и обнаружила по воле случая служанка Али-Бабы двенадцатилетняя Марджана. Сметливый ум и безжалостность лимитчицы позволили Марджане быстро избавиться от непрошенных гостей: твёрдой рукой одного за другим залила она злодеев кипящим оливковым маслом. А атамана заколола острым кинжалом прямо на почётном гостевом месте. Хороши замашки у двенадцатилетней девчушки!
Таким образом, в доме почтенного столичного жителя в одну ночь было убито сорок человек. Конечно, все они были людьми очень плохими – разбойничали, убивали и грабили, и, несомненно, заслуживали и худшей участи. Но факт остаётся фактом: свершилось убийство. И хотя меры необходимой самообороны превышены не были – бандиты сами хотели “замочить” Али-Бабу, но по законам шариата родственники убиенного должны отомстить убийце.
Али-Баба был сильным мужчиной в расцвете сил, но резонно сообразил, что с сорока семействами кровников этих сил ему явно не хватит. Поэтому, не дожидаясь утра, он бросился спасать свою жизнь. Без лишнего шума загрузил Али-Баба все свои сокровища на арбу, и, в знак благодарности, посадил сверху девочку-служанку. Быстро-быстро покатилась арба, спасая седоков от смерти неминучей. Жену же – ровесницу свою, Али-Баба будить не стал, оставив её дом стеречь.
Мафия Багдада была вездесуща и всемогуща. Укрыться от глаз и рук её было практически невозможно. Но не даром в кармане одежд Али-Бабы лежал членский билет “Клуба путешественников им. С.Морехода”, активным членом которого и был Али-Баба. Посещая заседания клуба, Али-Баба с интересом внимал докладам купцов и путешественников, читал отчёты дервишей-краеведов. Он вспомнил Талем ибн Одисса (Талемака сына Одиссея), который в одном из своих рассказов, сославшись на свидетельство отца, упомянул о стране Листригонов. Мол, лежит она на краю Ойкумены по пути в Гиперборею и мраком покрыта. Так как в краю том героический папаша проявил себя далеко не героем, Талем ибн Одисс коснулся этого места лишь вскользь. Вот там-то и решил Али-Баба укрыться от гнева кровников, надеясь на малоизвестность, дикость и плохую репутацию тех краёв.
И вот, после трудной дороги, тридцатисемилетний Али-Баба и его двенадцатилетняя сурия достигли Крыма – края Ойкумены, как объявили некогда греки (древние). Природа “дикого края Земли” несказанно поразили Али-Бабу. Таких красот ему досель видеть не приходилось. И в представление “дикости” как-то не вписывались большие селения с минаретами мечетей, пасущиеся тучные стада, обработанные поля и ухоженные сады. Испугался Али-Баба, что узнает об его укрытии багдадская мафия, и решил бежать дальше на север. Но кадий – местный крёстный отец, к которому Али-Баба незамедлительно явился на целование ручки, сказал, что членов своей семьи крымчане не выдают. Сделав богатые пожертвования, Али-Баба был принят в крымскую семью и осел на новом месте. В деревне Коккозы он построил двухэтажный дворец из дикого камня, завёл стада коз и баранов, открыл торговлю. Вспомнив столичный опыт Багдада, организовал прообраз будущего банка, давая деньги в рост. А, узнав, что через Крым проходит Великий Шёлковый Путь и Путь из варягов в греки, открыл первый в Крыму пункт обмена валюты. Из благодарности за спасение женился на Марджане, а из предосторожности быть найденным кровниками, взял фамилию жены. За неукоснительное выполнение законов, данных правоверным Аллахом, и щедрость, очень скоро, Али-Баба приобрёл уважение односельчан. Он безоговорочно отдавал деньги на строительство мечетей и реставрацию “пещерных городов”, на изыскания алхимиков и развитие творческого потенциала сельской молодёжи, совершенно добровольно содействовал развитию речного флота и также добровольно боролся со сторонниками развития воздухоплавания, считая их посланниками шайтана. Большинством голосов был избран почётным членом крымского отделения “Green Peas”…
Жена его, как выходец из стольного города Багдада, не хотела оставаться в тени своего мужа, считая это уделом местных женщин. Вместо присмотра за домом, она рвалась участвовать в общественной жизни. Ломая жёсткие колодки шариата, она провела несколько акций под лозунгом: “Свободу женщинам Востока!”, предложила сбросить паранджу, провести выборы женщин в Совет старейшин, поменять традиционные чёрные косынки на красные и носить их на шее, завязав особым “пионерским” узлом.
Следует отметить, что её начинания успеха не имели, а только вызывали неприязнь к столичной активистке, ещё раз подтверждая, что политика и общественная деятельность – не женское дело. Во-первых, крымские женщины не считали себя женщинами Востока, интуитивно чувствуя географическую принадлежность Крыма Европе. Во-вторых, чтобы снять паранджу её сначала следовало надеть, а в Крыму мало кто знал, что это такое. Когда же Марджана объяснила, женщины категорически отказались её надевать. В-третьих, даже пожилые женщины не хотели, чтобы их во всеуслышание называли “старейшинами”. В-четвёртых, за женщинами, позарившимися на раздаваемые на дармовщинку красными косынками, и рискнувшими, надев их, выйти на улицу, стали гоняться разъярённые быки, по-гречески “таврос”. Этих пионерок-неофиток местные жители стали дразнить “те таврки”, то есть – подружки быков, в последствии заменив это слово на более выговариваемое – “татарки”. Так и пошло…
Тем не менее, амбиции Марджаны не угасли, а, подогреваемые неприязнью соседок, приняли иное направление. Вспомнив свою акцию в Багдаде, она решила и на новом месте заняться искоренением организованной преступности. Но и на этом поприще она не преуспела, так как воровство и грабежи в то время и в Крыму считались не только доходным, но и вполне законным делом настоящих мужчин.
Ясно, что подобное поведение жены не одобрялось Али-Бабой, но добрый по натуре, сам он не мог призвать её к порядку. В подобных условиях семейная жизнь Али-Бабы дала трещину. И не одну: к шестидесяти годам Али-Бабу больше интересовал Коран, а не жена. Тридцатипятилетняя же Марджана была ещё женщиной хоть куда! Природа не терпит пустоты, и Марджана в некоторых пикантных случаях заполнила место мужа молодым пастухом. Пастух этот нелюдимо жил в горах, вёл натуральное хозяйство и к общению с местными жителями расположен не был. Подобное затворничество молодого парня Марджану очень устраивало по причине конспирации.
Мир слухами полнится, и слухи о некоторых, мягко говоря, странностях поведения жены уважаемого правоверного стали доходить до ушей односельчан. По законам шариата неверную жену положено побивать камнями. В те далёкие времена свободное время занять было абсолютно нечем: вина правоверные не пьют, а телевизор и футбол изобретены не были. В таких условиях побивание кого-либо камнями носило характер всенародного празднества. Народ терпеливо ждал его, а когда дожидался, то веселился, как мог. Размеры любого торжества, связанного с личностью: день рождения, срок работы на одном месте, получение премии или награды, однозначно, зависят от должности и социального положения этой личности. Вахтёр с автостоянки отмечает получение законной зарплаты с парой собутыльников, а получение литературной премии Генсеком отмечает вся страна. Причём, и в том, и в другом случае всё происходит с чувством глубокого удовлетворения. Понятно, что побивание камнями жены такого уважаемого человека, как Али-Баба, приравнивалось, как минимум, к 100-летнему юбилею вождя мирового пролетариата. Кто-то из наиболее ретивых даже предложил выпустить памятную медаль по поводу этого события, но не хватило времени на её серийный выпуск. Единственным изготовленным сигнальным экземпляром медали решили наградить Марджану. Посмертно.
О неверности супруга самым последним всегда узнаёт другой супруг. Вот так и наш Али-Баба, то ли сам что заметил, то ли односельчане Марджану “застучали”. Односельчан понять тоже надо: от камней, собранных на праздник, во дворах уже свободного места нет, а муж-рогоносец всё в неведении сидит на мужской половине. Али-Баба был суров, но справедлив. Не поверил он молве людской, а решил сам убедиться в обоснованности слухов. И вот в один из погожих дней, удобных для народного гуляния, после плотного обеда удалился Али-Баба , по заведенной привычке, на мужскую половину дворца, для сна якобы. Сам же стал из-за парчовой занавески поглядывать, что же дальше будет…
И увидел он, как некоторое время спустя, приодетая и насурмяненная Марджана, выскользнув со двора, пустилась в сторону гор. Удручённый увиденным, Али-Баба пошёл седлать своего скакуна и, повесив на пояс ятаган, отправился вслед за женой.
Женщина, когда на четвёртом десятке её подстёгивает неудовлетворённая страсть, несётся к предмету своего вожделения как на крыльях. Но породистый скакун, подстёгиваемый мужской рукой, летит быстрее…
Незамеченным добрался Али-Баба до кошары пастуха и, вспомнив молодость, забрался на дерево, спрятавшись в густой листве. Из своего укрытия и увидел он, как львицей влетела Марджана во двор кошары, как молодой пастух в ужасе попытался спрятаться в яме с саманом, как был он там найден и, осыпаемый бранью и тумаками, препровождён на сеновал. Слышал Али-Баба, как шарахались в кошаре овцы, испуганные жалобными мольбами несчастного юноши и страстным рычанием женщины. Когда всё стихло, Али-Баба спустился наземь и твёрдой походкой вошёл в сарай. Безысходная тоска во взгляде юноши сменилась на смертельный ужас, когда пред ним возник грозный старец. В глазах женщины загорелось лишь раздражение.
– Одевайся, – сказал Али-Баба жене, – тебя ждёт праведный суд правоверных! Тебя же, сын обезьяны, – обратился он к пастуху, – я покараю сам. За прелюбодеяние ты будешь немедленно оскоплён и с первой звездой отправлен в Бахчисарай младшим евнухом в ханский гарем!
С этими словами обнажил Али-Баба острый ятаган, размахнулся и… осел бездыханный, выронив оружие из мёртвой руки. Не Аллах поразил мстителя и не апоплексический удар, а двузубые вилы, за рукоять которых цепко держалась Марджана. Не забыла она тренировку в Багдаде! Удар пришёлся в затылок чуть ниже чалмы: смерть была мгновенной, а рана – бескровной. Увидев мёртвое тело, пастух, хоть и не сразу, понял что, счастливо избежав одной напасти, он стал соучастником убийства. И по закону теперь ему светила мучительная смерть на колу. Осознав это, парень завопил:
– Дура бестолковая, что ты наделала?! Тебя-то всё равно смерть ждала, а меня?!… Ну оттяпал бы Али-Баба мне кое-что, но не голову же! А теперь ждать мне смерть лютую, неминучую! Дура ты, дура!
Откуда только слов таких на природе набрался? Марджана, вил из рук не выпуская, спокойненько так говорит:
– Молчи, придурок провинциальный. Я ж с Багдада приехала, а мы – столичные, вам не ровня. Так слушай меня и повинуйся: мне-то терять уже нечего, а ты, если ослушаешься, погубишь нас обоих.
Марджана посадила покорного пастуха на бревно и, глядя, как гипнотизёр ему прямо в глаза, начала размеренно говорить:
– Запомни, аульщина, прежде всего, погреби моего мужа, царство ему небесное, по понятиям шариата, то есть до захода солнца и без одежды. Могилку хорошенько замаскируй от греха подальше. Затем, надень одежду Али-Бабы (заметь, как аккуратна я была, на ней ни капли крови). Садись на его коня и езжай ко мне домой. Езжай смело и открыто, но, Аллахом заклинаю, рта дорогой не раскрывай – иначе нам обоим конец придёт. Всё, что нужно, я сама скажу.
После этого пустилась Марджана в обратный путь, прихватив вилы и погрозив напоследок пастуху неженским кулаком.
В деревне же, после отъезда Али-Бабы, всё шло своим чередом: проводив понимающим взглядом обманутого мужа, жители стали готовиться к захватывающему мероприятию. Прибирались в домах, вынимали из сундуков пересыпанные табаком нарядные вещи, перебирали камни, собранные для побивания, выбирая поудобней и покрасивей. Учителя в медресе пораньше закончили занятия и распустили детвору по домам. Со всей округи стекались мелкие торговцы, знавшие доподлинно, что в дни народных гуляний особенно хорошо идёт торговля залежалыми сладостями и сомнительными напитками. Совет старейшин решил к этому событию провести торжественное собрание с четырёхчасовым докладом о достижениях и основных направлениях развития. Огромное объявление об этом, написанное почему-то на непонятном местному населению, якобы украинском языке, вывесили на базарной площади. В конце объявления, по настоянию молодёжи, дописали: “После побивания камнями – танцы. Начало в ___ часов” Место для цифры пока было оставлено свободным.
Солнце катилось к закату, а предпраздничная суета, наоборот, приближалась к зениту. Наиболее рьяные собирались на площади кучками, нетерпеливо перебрасывая с руки на руку приготовленные каменья. Все с волнением ждали виновников торжества. И дождались: Марджана, ядрёная как спелая гроздь винограда, неспешно вышла из кустов с корзинкой грецких орехов в руках. Неспешно и нахально оглядела собравшихся и так же неспешно и нахально скрылась в доме Али-Бабы. Сам же Али-Баба так и не появился. Народ замер в предчувствии беды: столь долго и тщательно готовившийся праздник неожиданно оказался под угрозой срыва.
Не дав праздничной толпе опомниться, главное – натиск, Марджана без платка, но с воплями, выскочила из дома.
– Помогите, правоверные, – кричала женщина,- пропал муж мой – горячо любимый Али-Баба! Говорят, поехал куда-то, а память и силы уже не те у старичка! Каково ему в дремучем лесу среди диких зверей и разбойников?!
Народ видит, что ему лапшу из лагмана на уши вешают, но крыть-то нечем. Решили уже в помощь женщине отрядить джигитов на поиски Али-Бабы – не срывать же праздник из-за старческих недугов. А коли что не так приключилось, то и улики сыскать. И отпраздновать.
Пока джигиты седлали коней, грозно смотрели люди на Марджану, чуя обман. Тряслась от страха лживая женщина: вдруг зомбированный пастух что-нибудь не так сделает. Дрожит Марджана, тяжело молчат собравшиеся, седлают коней джигиты… В самый апофеоз событий въезжает на базарную площадь незнакомый молодой парень. Хитрая женщина велела ему перед приездом хорошенько помыться и научила, как лохмы в модную причёску уложить. Даже при такой минимальной гигиене не признали селяне в нём того нелюдимого пастуха. А вот скакуна и одежду Али-Бабы признали.
И вновь не дала Марджана опомниться людям, ошалевшим от увиденного, закричала она хорошо разыгранным диким голосом:
– Ах ты, варнак лесной, башибузук недорезанный! Мало тебе того, что убил ты и ограбил мужа моего любимого, так ещё наглость имеешь в платье его да на коне его в дом его являться! Вон кол стоит, с прошлого раза неубранный, и по тебе бандиту плачет!
Так кричала Марджана, не давая пройти оторопи людской, а сама схватила коня под уздцы и вместе с всадником быстро-быстро завела его в ворота дома своего. А сами ворота ещё быстрее бревном тяжёлым изнутри подпёрла. Чувствуют люди, что не то что-то творится, но нет времени в фактах разобраться, да и факты какие-то странные.
Неверная жена перед лицом грозного наказания способна на чудеса изобретательности и изворотливости. И факты ей нипочём, и улики бесспорные, и укоры близких. А тут – ни фактов, ни улик, ни близких. Там, где мужская логика однозначно заставляет его оправдываться и молить о прощении, женская логика подсказывает ей совсем иное. И женщина выдаёт такую удивительную, но, по её словам, правдивую историю, что обвинители только руками разводят! И вот как только в глазах селян только-только стали появляться проблески здравых мыслей, на их головы, как гром среди ясного неба, обрушился очередной шедевр женской изворотливости, окончательно и бесповоротно огорошивший все последующие поколения.
Марджана, как некий политический деятель на броневик, взгромоздилась на забор собственного дома и, готовая в любой момент спрятаться за ним, обрушила на отупевших односельчан свою речь. В речи, кратко обрисовав текущий момент, она поведала собравшимся приблизительно следующее.
Престарелый Али-Баба, почувствовав скорую встречу с Аллахом, решил проехать по тем местам, где крепким мужчиной он наслаждался жизнью. Огромная трещина, рассекающая горный массив, привлекла его внимание, чистая прохладная речка позвала старика на свои берега. Для ориентира пометил Али-Баба куст у входа в ущелье ста-шаиром, эдаким бантиком. Такие бантики и сегодня можно увидеть у дорог и тропинок. Отметив, таким образом, свой маршрут, аксакал углубился в каньон (“труба” по-французски). Не видевшие досель людей, лягушки и ящерицы лениво сторонились ног коня, а осторожная форель совсем неосторожно сверкала боками в чистейшей воде. Тишина и покой настраивали всадника на думы о вечном. Путь по берегу был не сложный, но возраст брал своё, и, когда Али-Баба подъехал к маленькому озеру в русле реки, силы оставили аксакала. Всадник спешился и присел на берегу озерца. Оно и впрямь было необычным: небольшое в окружности озеро явно было очень глубоким. Небольшой водопад, падающий в природный котёл, так и звал под свои струи.
Лучик былой удали вспыхнул в душе Али-Бабы; и вспомнил старик стольный Багдад, пещеру разбойников, ночное бегство от родных пенатов… С молодцеватым криком: “Эх, бляха-муха!” бросился он в озеро. Студёная вода обожгла дряблое тело, но и неожиданно придала сил и бодрости. Попив, а точнее, нахлебавшись ключевой воды, как ошпаренный выскочил Али-Баба на берег. Выскочил на берег, упал обессиленный и забылся странным сном, предчувствуя свой конец. Какого же было его изумление, когда он не только проснулся, но и, открыв глаза, почувствовал в себе давно забытую бодрость и силу. Как в молодости вскочил он на коня и вихрем поскакал домой так быстро, как никогда не скакал в Багдаде. Возможно, потому, что в Багдаде у Али-Бабы был только осёл.
Исходя из вышесказанного, – закончила Марджана, – то озеро в трещине и с водопадом есть чудесная ванна молодости, возвращающая людей из старости и немощи. А сей юноша – её омолодившийся любимый и почитаемый муж Али-Баба. Хвала Аллаху!
Как зомби слушали люди Марджану. Умом они понимали, что страшное злодейство свершилось в лесу, но сердцем хотели верить, что есть где-то на свете источник вечной молодости. Особенно этого хотели женщины, издревле ищущие способ продлить моложавый и цветущий вид. Первыми лёд недоверия взломали “те таврки” в красных косынках, предводительницей которых и была Марджана.
– Верим, верим! – заверещали они, выводя из оцепенения слушателей.
Мужчины, пораскинув своим рациональным умом, сошлись во мнении, что “Ванна молодости” – не такая уж глупая и бесполезная придумка. Впоследствии они топили там своих старых и опостылевших жён, по примеру Марджаны, приводя в дом молоденьких и покладистых. Да ещё слухи распускали, что глупые и жадные до омолаживания бабы, купались чуть ли не до младенческого возраста. Слухи эти мужчинами же и поддерживаются до сей поры.
Совет старейшин решил, что Али-Бабу уж не воскресишь, и пусть уж, уважаемый при жизни человек, послужит людам и своей смертью. Мол, наличие волшебной “Ванны молодости” в окрестностях села привлечёт сюда массу страждущих и любопытствующих. А уж если целые страны живут за счёт приёма паломников и туристов, то одно село тем более проживёт. И тоже сделали вид, что поверили в россказни Марджаны. Меж собой же называют Ванну “Чёрным озером – Кара-голь”. К тому же, праздник отменять не пришлось: отпраздновали счастливое возвращение Али-Бабы.
Впоследствии каньон назвали Большим, и у входа в него поставили шлагбаум, где добрые молодцы, своим видом рекламируя волшебство вод, собирают мзду с желающих омолодиться. Здесь же на кустах вы увидите ста-шаиры (“бантики”). Вяжут их мужья в надежде избавиться от своих постылых. Правда, в последнее время ста-шаиры стали вязать и новобрачные, видимо – авансом. О времена, о нравы!
Могила Али-Бабы,и по сей день, не найдена: хорошо спрятал тело нелюдимый пастух. Многие искали её. Но вовсе не для того, чтобы собрать улики против коварной Марджаны. Что их искать, ведь праздник всё-таки состоялся – праздник весны, молодости и солидарности. И объявленные танцы были, не пропадать же приготовлениям!
Тайна же могилы Али-Бабы в том, что, когда Али-Баба стал слабеть глазами, заказал он контактные линзы из шлифованных алмазов. А ещё, по моде того времени, в пупок себе он вставлял огромную чёрную жемчужину, не имеющую цены. Пастух же, не зная по простодушию своему, цены этим сокровищам, оставил их на теле, надёжно спрятав такой клад.
Приезжайте же в Крым! Посетите Большой каньон. Многие приходят сюда с купальными принадлежностями напитаться первозданной энергией природы, а кое-кто ещё и с лопатой. Может быть кому-нибудь и посчастливится.
А случилось эта история 1 мая нашей эры.
2004 г.